Демонстрация оппозиции, 1989 год. Надпись на плакате: «...и на выборах «Солидарность» победит!» Фото: Кшиштоф Вуйчик / Forum

Демонстрация оппозиции, 1989 год. Надпись на плакате: «...и на выборах «Солидарность» победит!» Фото: Кшиштоф Вуйчик / Forum

4 июня 1989 года в Польше прошли первые частично свободные выборы, страна начала выходить из зоны влияния CCCР. Благодаря чему режим пал? Почему коммунисты отдали власть? Об этом Евгений Приходько побеседовал с известным политологом и историком, автором книг о новейшей истории Польши, профессором Антонием Дудеком.

Евгений Приходько: Почему социалистический режим в Польше пал?

Антоний Дудек: Во-первых, из-за перестройки. Изменения, которые Горбачев инициировал после прихода к власти в 1985 году, повлияли не только на СССР, но и на ситуацию в странах-сателлитах. В ГДР, Чехословакии, Болгарии и Румынии реакция на его демократические призывы была враждебная.

ЕП: А в Польше?

АД: В Польше — нет. Начало перестройки совпало с переменой общественных настроений в ПНР. Поляки и раньше не любили власть, а уж после введения в 1981 году военного положения недовольство стало массовым. Люди крайне негативно оценивали экономическую ситуацию, были разочарованы политикой Войцеха Ярузельского. Он декларировал намерение провести глубокие реформы, но обещанные преобразования оказались фикцией. В этой ситуации главе Польской объединенной рабочей партии нужно было спасать положение, поэтому он был заинтересован в политических изменениях и риторика Горбачева была ему на руку. На падение социализма также повлияли приватизация и дерегуляция государственных институтов.

ЕП: Что вы имеете в виду?

АД: После введения военного положения армия и спецслужбы начали играть в Польше более важную роль, чем раньше. Они поняли, что могут доминировать над партийным аппаратом. Эти структуры начали конкурировать между собой, что делало режим менее стабильным. К этому добавилось начало приватизации в 1989 году. Члены партии начали использовать свои должности для обогащения, и у них пропало желание защищать режим. Аппаратчики поняли, что в демократической системе они могут жить намного лучше, особенно если им удастся присвоить себе государственную собственность. Важную роль также сыграли оппозиция и церковь. «Солидарность», пережившая спад активности после введения военного положения, в середине 80-х «оттолкнулась от дна» и начала становиться все сильнее. Подпольные газеты и журналы появлялись тогда как грибы после дождя. В это же время религиозные лидеры все чаще призывали власть к разговору с оппозицией. Коммунисты долго сопротивлялись, но все же согласились. Католическая церковь стала своего рода посредником, которому доверяли обе стороны.

ЕП: Почему польские коммунисты отдали власть мирно?

АД: Режим проявлял насилие во время военного положения, тогда погибло как минимум 56 человек. К 1989 году система сыпалась. Сотрудники госбезопасности и военнослужащие зарабатывали меньше, чем десять лет назад. Власти не без оснований боялись, что при низких зарплатах спецслужбы не будут им преданы. Кроме того, в команде Ярузельского считали, что применением силы будет недоволен Горбачев. Польский лидер панически боялся Кремля.

ЕП: Почему выборы 1989 года называют частично свободными?

АД: За Круглым столом оппозиция и власть договорились, что 65% мест в нижней палате парламента, Сейме, займут коммунисты и их союзники. Беспартийные могли претендовать только на 35% мест. Так что выборы в Сейм были свободными лишь на треть. Во время переговоров также решили возобновить работу Сената. Выборы в верхнюю палату парламента можно назвать полностью свободными — там у коммунистов не было квот.

ЕП: «Солидарность» вела избирательную кампанию очень креативно.

АД: Да. Оппозиционеры начали общаться с людьми на улицах, приглашать на встречи актеров, сатириков, музыкантов. В 1989 году в предвыборном штабе «Солидарности» выступил, например, Стиви Уандер — звезда мирового масштаба. Раньше такого в Польше никто не делал. Еще очень удачной оказалась идея плакатов оппозиционных кандидатов с Лехом Валенсой. Дело в том, что большинство выдвиженцев были неизвестны, а доступ к государственным медиа — ограничен. Для того, чтобы хоть как-то повысить узнаваемость оппозиционных политиков, решили фотографировать их с лидером, которого знали все.

nich 231008 19 Плакаты перед избирательным участком в Мазовецком воеводстве. Фото: Крис Ниденталь/ Forum

ЕП: Насколько правильно было бы сказать, что эти выборы были не столько «за оппозицию», сколько «против власти»?

АД: Поляки решали, хотят ли они жить как раньше, выступают они за коммунистический режим или против него. Те, кто был против, отдавали голос за кандидатов от «Солидарности», поскольку именно она ассоциировалась с протестом. В выборах 1989 года принимали участие представители и других оппозиционных сил, однако никто из них не попал в парламент. «Солидарность» вела себя очень прагматично: при самом оптимистичном сценарии оппозиция могла получить 100 мест в Сенате и 161 в Сейме — именно столько кандидатов «Солидарность» и выдвигала. Коммунисты же создали конкуренцию внутри своих списков: за 100 мест в Сенате боролись 300 представителей власти.

ЕП: Почему четверо из десяти избирателей не пошли на выборы?

АД: В 1989 году мы впервые увидели большое количество поляков, которые являются гражданами лишь номинально. Этих людей не интересует, кто ими управляет и, как правило, они не ходят ни на какие выборы. Тогда таких было около 40%, сегодня их около 50%. Об этом свидетельствует явка на всех выборах после 1989 года.

ЕП: Как результаты выборов восприняли в лагере оппозиции?

АД: После выборов у «Солидарности был шок». Она получила 99 мест в Сенате и 160 — в Сейме. С одной стороны, представители движения не ожидали, что победа будет настолько грандиозной, с другой — боялись, что коммунисты введут военное положение. В среде оппозиционеров тогда ходили слухи о силовиках, которые ненавидят «Солидарность» и ждут приказа, чтобы запустить новую волну репрессий.

ЕП: А в лагере коммунистов?

АД: Там начался процесс распада структур власти. Часть людей увидела, что партия проиграла и решила, что ее уже не спасти. Эти процессы, конечно, не были моментальными, все длилось несколько месяцев.

ЕП: Соцопросы показывают, что поляки считают Леха Валенсу одним из худших президентов. Почему?

АД: Валенса был совершенно легендарной личностью в 90-м году, когда Польша только становилась демократическим государством. Тогда он переживал пик своей популярности, а потом начался спад. Больше всего Валенса навредил себе сам, когда боролся за второй президентский срок. В 1995 году во время телевизионных дебатов с Александром Квасьневским он сказал, что не может протянуть своему оппоненту руку — только ногу. Желая унизить Квасьневского, он выставил посмешищем самого себя. Далеко не каждый революционер может быть хорошим государственным деятелем. Поляки наказали Валенсу в 2000 году, когда он снова баллотировался в президенты. Тогда экс-президент получил 1% голосов — и это при том, что в 1995 году его поддержка составляла 48%!

ЕП: Как вы считаете, удалась ли в Польше системная трансформация?

АД: Удалась. Естественно, не все мы сделали как надо, но в целом я считаю, что трансформация в Польше прошла успешно. Наша страна очень окрепла в экономическом плане. Цена успеха реформ Лешека Бальцеровича была высока, но эта шоковая терапия создала правильный фундамент. Посмотрите, мы единственная страна Европы, в которой в течение примерно 30 лет наблюдается экономический рост — с 1992 года не было ни одного спада! Если же говорить о трансформации политической системы, то здесь у меня к Польше больше претензий. Политический язык становится все более брутальным. Тем не менее, власть у нас сменяется мирным путем и основные принципы демократии работают.

Евгений Приходько profile picture

Евгений Приходько

Все тексты автора

Читайте также