Контексты

О Варшавском восстание можно говорить в разных контекстах. В каждом будет видна его исключительность.

Первый уровень понимания — это локальная варшавская перспектива, ведь речь идет о ключевом элементе идентичности города. Именно в 1944 году одна Варшава была стерта с лица земли и на ее месте появилась другая, абсолютно новая. Больше 150 тысяч жителей города погибло, остальные были изгнаны. Восстание в некотором смысле объединяет эти две Варшавы и является ключевым для понимания польской столицы в наши дни.

Второй уровень — общепольская перспектива. В течение двух месяцев (столько длилось восстание) Варшава представляла собой свободную Польшу — с официальной властью, администрацией, армией и всеми атрибутами государственности. Она была той несостоявшейся III Речью Посполитой, которая могла бы возникнуть после войны, если бы тоталитарный план Сталина не лишил ее этого шанса.

Более того, эта Речь Посполитая была современным и демократическим государством. Несмотря на тяжелые сражения в городских условиях, в столице вышли два выпуска газеты Dziennik Ustaw, которые определяли правовые рамки для создания гражданской власти и готовили основу для законодательства свободной страны после войны.

Третий уровень интерпретации восстания — это самая широкая перспектива, история Второй мировой войны и всего ХХ века в Европе. В первую очередь она позволяет увидеть положение, в котором находилась в конце войны вся Центральная Европа — неизбежность установления тоталитарного режима. На примере Варшавского восстания также видно, что в войне принимали участие три стороны, а не, как принято считать, две: добро и зло. В действительности Советский Союз присоединился к антигитлеровской коалиции лишь после нападения на него Германии в 1941 году, но его цели никогда полностью не совпадали с целями западных союзников. Особенно остро это ощутили на себе страны Центральной Европы, которые были после войны инкорпорированы СССР или же, при сохранении формальной независимости, вошли в его сферу влияния.

Кульминационным моментом, который ясно показал реальные намерения Сталина и не оставил места иллюзиям, было именно оставленное без помощи Варшавское восстание.

Первые дискуссии

Неудивительно, что такое важное и многоплановое событие вызывает столь горячие эмоции, что оно было и остается предметом бурных общественных дискуссий, в которых сталкиваются разные оценки. В этом споре участвовали не только специалисты — историки, военные, политологи, социологи, — но и публицисты, литераторы и даже выдающиеся духовные лидеры: кардинал Стефан Вышинский и папа Иоанн Павел II.

Спор о восстании возник еще до того, как оно началось, на совещаниях военного и гражданского командования в Варшаве. Там столкнулись два подхода: сторонников скорейшего начала открытой борьбы и тех, кто призывал отложить ее до момента окончательного наступления Красной армии на Варшаву.

Пока восстание продолжалось, его также оценивали по-разному: и польское правительство в эмиграции (весьма критичный взгляд генерала Владислава Андерса), и западные союзники (которые, беспокоясь о судьбе альянса со Сталиным, не оказали восстанию однозначной поддержки), и СССР вместе с польскими коммунистами (которые циничным образом использовали пропаганду для дискредитации восстания).

Спор о целесообразности начала сражений разгорелся в полную силу после разгрома восстания. Впрочем, после того, как последняя попытка сохранить суверенитет потерпела поражение, возможности общественной дискуссии в стране почти не осталось. Пришедшие к власти коммунисты старались извратить память о Варшавском восстании. Открытое признание правды о нем имело бы для них фатальные последствия — стала бы очевидной совершенная нелегитимность действующей власти. В результате, с одной стороны, официальная пропаганда продвигала (в разные периоды — в разной степени и с разной интенсивностью) искаженное представление о восстании, с другой — любой, кто пытался его критиковать, рисковал быть обвиненным в сотрудничестве с режимом: никто из порядочных людей не верил официальной пропаганде а, значит, все они «должны были» быть сторонниками восстания.

Споры в эмиграции

Свободнее всего обсуждение шло в эмиграции. В этой дискуссии можно выделить несколько аспектов: это мотивы решения о начале восстания, оценка польской политики и дипломатии во время войны в целом, и самый фундаментальный вопрос — взгляд на польскую традицию и историю через призму восстания.

Первый аспект — решение о восстании — был основным и самым очевидным. У его противников были весомые аргументы: прежде всего, говорили они, повстанцы пошли на риск ради спасения суверенитета страны, но эта цель не была достигнута, поскольку восстание потерпело военное и политическое поражение. За это решение пришлось заплатить огромную цену — больше 150 тысяч человек погибло, жители были изгнаны из города, а сама Варшава — стерта с лица земли.

Те, кто защищали решение начать восстание, считали, что оно вовсе не было изначально обречено на поражение. По их мнению, военный план был проработан правильно — об этом свидетельствует тот факт, что оценка повстанцами ситуации на восточном фронте практически идентична той, которую подготовило немецкое командование. Согласно этой интерпретации, большой риск был необходим: единственной реальной альтернативой ему де-факто было согласие на новое завоевание. Повстанцы исходили из того, что Советский Союз не будет останавливать свое наступление на Берлин, потому что с сугубо военной точки зрения это было лишено смысла.

Сторонники восстания подчеркивали, что оно было логичным продолжением борьбы, начатой в сентябре 1939 года, и провозглашения Польского подпольного государства. Отрицая решение о восстании, говорили они, можно зайти еще дальше и поставить под сомнение предшествующие решения польских властей начиная с 1939 года, всю борьбу с Гитлером. Критики, в свою очередь, отвечали, что в 1939 и в 1944 ситуация была диаметрально противоположная: в 1939 году существовало правительство и армия, Польша была связана союзническими обязательствами, поэтому военный риск, хоть и принес в итоге поражение, был рационально обоснован. В 1944 году ситуация выглядела совершенно иначе: после Тегеранской конференции и поражения акции «Буря» польское дело было очевидно проиграно. Сторонники восстания, впрочем, высказывали два возражения: во-первых, большой народ, принявший решение бороться не на жизнь, а на смерть, не может мгновенно изменить свою модель поведения, а во-вторых, если было нерациональным решение о борьбе в Варшаве в августе-сентябре 1944, потому что «польское дело было проиграно», то не менее бессмысленными были и усилия польских солдат под Монте-Кассино, в Нормандии или под Арнем, раз они тогда уже сражались «не за свое дело».

Неизбежность

В дискуссии о восстании часто появляется тезис о его неизбежности. Некоторые из тех, кто его высказывает, подчеркивают, что после пяти лет жестокой оккупации город горел жаждой возмездия, а это могло привести к спонтанному взрыву, который использовали бы коммунисты. С этой точки зрения важное место занимал приводившийся выше аргумент о том, что решение о восстании де-факто было принято в сентябре 1939 года, когда было создано Польское подпольное государство.

О неизбежности восстания говорили и многие его критики. По их мнению, вооруженное сопротивление только усугубляло ситуацию, свидетельствовало о незрелости общества и слишком эмоциональном восприятии политики. Таким образом дискуссия переходила на третий уровень — польской национальной традиции и истории. Здесь главная линия конфликта касалась повстанческой идеи, венцом которой должно было стать Варшавское восстание. В понимании же критиков восстания романтическая традиция — это школа политической безответственности, а из этого следовала необходимость изменить национальную идентичность поляков таким образом, чтобы повстанческие идеи перестали править бал.

По мысли сторонников этого взгляда, польскую политику на протяжении поколений характеризовал недостаток реализма и долгосрочной заботы о национальных интересах при использовании любых других методов, кроме вооруженной борьбы. При польском геополитическом положении такой подход приводит к несоразмерным потерям, поэтому его необходимо заменить подходом, который можно назвать «позитивистским» — цивилизационным развитием общества.

Осмысление

Для целого поколения восстание стало важнейшим событием в жизни. Прислушавшись к многочисленным полемистам, поляки сделали выводы из уроков 1944 года. Когда в 1956 году в стране снова возникли предпосылки для восстания, они не схватились за оружие.

Следующее поколение на рубеже 1970-80-х годов предприняло попытку потрясающего синтеза обеих традиций — романтической и реалистической: ею стала «самоограничивающаяся революция» первой «Солидарности». Ее лидеры, будучи реалистами, осуществили первое в истории Польши бескровное восстание, а фундамент для него заложил папа Иоанн Павел II во время своего первого паломничества в страну в 1979 году. Объединение двух подходов, как в папской речи, так и в деятельности оппозиции под знаменами «Солидарности», привело в 1989 году к победе — обретению Польшей независимости.

Спор о восстании не окончился после того, как были окончательно преодолены последствия войны. Оно остается для поляков живой темой, вызывающей сильные эмоции.

Вне зависимости от того, считают ли они ошибочным решение о начале восстания или же поддерживают его, жители Польши единодушны в том, что ответственность за огромные жертвы 1944 года лежит на двух преступных тоталитарных режимах. Прежде всего, конечно, речь о немецком нацизме, чьи палачи убивали поляков.

Но виновен и советский коммунистический режим: несмотря на то, что сам СССР к тому моменту уже три года находился в состоянии полноценной войны с Германией, он не только не помешал ей уничтожать сражающихся поляков, но и сделал все, чтобы до них не дошла помощь с Запада.

Советский Союз сперва почти на полгода задержал наступление, чтобы отсрочить взятие Варшавы, а затем не позволял самолетам союзников, которые сбрасывали полякам провиант, садиться на своих аэропортах (были даже случаи, когда по ним стреляли). Советский Союз не оказал повстанцам артиллерийской поддержки, позволив немцам беспрепятственно уничтожить город и его жителей.

Статья была опубликована в журнале Biuletyn IPN, № 8-9/2009.